ЧАЙКОВСКАЯ Елена Анатольевна ( род. 1939) Елена Анатольевна Чайковская родилась в 1939 году в Москве. Заслуженный тренер СССР, мастер спорта СССР, заслуженный тренер России, заслуженный деятель искусств России. За успешную работу с литовскими фигуристами Правительство Литвы наградило Елену Чайковскую орденом Святого Гедиминаса. Окончила балетмейстерский факультет ГИТИСа. По ее инициативе там открыли отделение, на котором из бывших фигуристов готовят тренеров и постановщиков танцев на льду. Среди учеников: Татьяна Тарасова, Людмила Пахомова, Александр Горшков, Наталья Линичук, Геннадий Карпоносов, Владимир Ковалев, Владимир Котин, Мария Бутырская. В настоящей момент —руководитель школы фигурного катания «Конек Чайковской». Муж — известный спортивный журналист Анатолий Чайковский.
Елена Анатольевна ЧАЙКОВСКАЯ: интервьюЕлена Анатольевна ЧАЙКОВСКАЯ (род. 1939) - заслуженный тренер СССР, мастер спорта СССР, заслуженный тренер России, заслуженный деятель искусств России
Елена ЧАЙКОВСКАЯ: Обратная сторона медалей или ленивому Бог не помогает
Ученики Елены Чайковской завоевали 11 золотых медалей на чемпионатах мира. По ее инициативе, танцы на льду стали олимпийским видом спорта. При этом она — ведущий в СССР тренер по фигурному катанию — всю жизнь была верующим человеком. Как можно было совмещать публичность тренерской работы и православную веру в советском государстве? Зачем спортсмену, который во всем полагается на собственные силы, нужна вера в Бога? Как и в чем за последние тридцать-сорок лет менялся портрет молодого поколения? Ответы на эти и другие вопросы — в интервью Елене Чайковской журналу «Фома».
«Нас Кто-то несет на руках»
- Принято считать, что вера в Бога — это упование на Его волю, а спорт — упование только на собственные силы. Нет ли в этом для Вас противоречия?
- Никакого. Большой спорт - это еще как упование на волю Божью. Все мои ученики, которые завоевывали медали, были верующими. Когда их после победы спрашивали: «Как вам это удалось?», они разными словами всегда отвечали одно и то же: «Такое ощущение, что нас Кто-то нес на руках». Настоящая победа, золотая медаль - это всегда прыжок выше головы. И спортсмены знают, что одними своими силами такой прыжок совершить не получится. Надо, чтобы Кто-то тебя подхватил и помог. Это не сказки и не шутки.
- А разве нет в этом поблажки себе? Дескать, раз не все зависит только от меня, я могу где-то схалтурить, а Бог потом меня подхватит и понесет, если я Его хорошо об этом попрошу…
- Не будет Господь помогать человеку плохо подготовленному, который до этого не выжал себя по полной и не сделал максимум возможного. Бог помогает тому, кто радеет, стремится и очень хочет победить. Для этого нужно сделать все от себя зависящее. Если ты не сделал, значит, ты не очень-то этой победы и хочешь. Так зачем тогда помогать?
Прагматичная любовь
- Отношения тренера и спортсмена — какие они? На что больше всего похожи — начальник и подчиненный, учитель и ученик?
- Мама и ребенок. Все мои ученики — мои дети. И у нас строгая семья с английским — или, если угодно, дворянским воспитанием. Каждый ребенок в школе знает, что нужно здороваться со взрослыми: остановиться, встать по пятой позиции — «ножки вместе». Недавно был случай, когда девочка выбежала с поворота — и врезалась мне головой в живот. Она настолько сама этому удивилась и разволновалась, что тут же встала по пятой позиции и выпалила: «Здравствуйте, тетя Елена Чайковская». Тут уже я не могла сдержаться, чтобы не рассмеяться.
Внимание к воспитанию, как мне кажется, создает в нашей школе атмосферу любви и взаимопомощи. Спорт связан с постоянными большими нагрузками, с плотным графиком работы. И в такой ситуации, когда возможны эмоциональные срывы, я стараюсь воспитывать в детях уважение друг к другу. Даже в самых маленьких — ведь этому нужно учить с самого детства. Это очень важно в моей работе — никого не обидеть. Особенно того, у кого сейчас что-то не получается. Ему нужно не резкое слово, не вразумление — а помощь. Это, на мой взгляд, создают дружелюбную атмосферу. Я старалась делать так всю жизнь — во всех школах, которыми руководила. Ученики, сейчас уже взрослые люди, рассказывают, что несут с собой такую атмосферу до конца жизни. Это, кстати, очень прагматично: с любовью и доброжелательностью к людям жить проще. Коэффициент полезного действия в таком случае намного выше, чем при драках и скандалах.
- При этом Ваши ученики всегда говорят, что у Вас — очень жесткий характер…
Это правда, уж они-то об этом знают. И еще знают, что за них я кому угодно голову оторву. Потому что очень их люблю. Жесткий характер у меня не врожденный. Он выработанный. Это тренерский характер. Большой спорт — это работа на пределе. Причем работа с огромным коллективом — и когда нагрузки по-настоящему возрастают, человеку свойственно сопротивляться. А тут начинает сопротивляться целый коллектив. Это по-своему естественно. Но я знаю, что нужно делать, чтобы коллектив пришел к результату. Знаю, где и как нужно нагрузить — еще и еще раз. Хотя тут же надо внимательно следить, чтобы не перегрузить — и физически, и морально. Но тренер должен постоянно быть на шаг впереди остальных и вести их за собой. Постоянно двигаться вперед. Если один раз дашь слабину — все, ученики будут знать, что, когда тяжело, можно на тебя надавить и самому в слабину уйти. Но если стоит цель — к ней надо идти. И ответственность лежит на тренере.
- Получается, что нет противоречия между атмосферой любви в коллективе и жестким характером руководителя?
А почему эти вещи надо разделять? Любовь — это же не распущенность. Любовь может быть и требовательной.
Вера и воспитание
- Вы много говорите о воспитании. А как в детстве воспитывали Вас саму?
- По корням я немка. Мои предки осели в России еще в XVI веке. Но немецкое воспитание из семьи не уходило никогда. Даже в советское время. Моя мама всегда была выше ссор, сплетен и скандалов коммунальной кухни. И никогда не ныла, хотя жили мы тяжело. В 1941 году нас, как фольксдойче, выслали из Москвы в казахстанский Чимкент, мне тогда был год и три месяца. В столице остался только папа, работал в театре им. Моссовета. Потом маму не выпускали за границу. А когда в связи со спортивной карьерой перспектива заграничных поездок возникла уже передо мной, мама боялась, что и меня не выпустят. Но меня выпускали. Наверно, по мне было видно, что никогда из России я не эмигрирую. Я более русская, чем все русские. Это необъяснимо. Видимо, корни пущены глубоко. Мы здешние. Но по воспитанию я — немка. У русских есть такая черта, которой не было в маме и от которой постоянно предостерегали меня, — ныть. Перекладывать свои беды на чужие плечи и во всех грехах обвинять окружающих. Чуть что не так — искать виноватого. А мама с бабушкой учили меня, что если есть трудности — напрягись, чтобы их решить. Выход есть всегда: хуже, лучше — но есть. Попросить о помощи — это не стыдно, но нужно и самому быть готовым разбить лоб.
Этого же я требую и от своих учеников. Тяжело, не получается — мы поможем. Но будь добр, не перекладывай с больной головы на здоровую, напрягись сам. Это для меня и есть дворянское воспитание.
- «Дворянское» традиционно противопоставляют «советскому». Это, с Вашей точки зрения, справедливо?
- Так и есть. У меня была двоюродная бабушка Лиза — из настоящих дворян. До революции у нашей семьи было несколько своих домов в Москве. Постепенно власти все отобрали. И бабушка Лиза жила в маленьком домишке, где, тем не менее, умудрилась разместить два рояля. Моя мама боялась возить меня к ней в гости. Потому что любой наш разговор — стоило только войти в комнату — начинался примерно с таких бабушкиных слов: «Вот если бы эти (то есть, большевики) не пришли — эх, как мы сейчас жили бы!» И наверное, крайняя неприязнь к Советскому Союзу должна была бы передаться и мне. Но не передалась.
- Почему?
- Возможно, свою роль играет то, что я все-таки человек из мира спорта, а в том, что касается спорта, в Советском Союзе дела обстояли лучше, чем сейчас. Государство в тот момент безмерно много занималось физическим воспитанием народа. А с 1990-х годов у нас в этом плане была яма вплоть до 2000-х. Сейчас внимание к этому, слава Богу, постепенно возвращается. Но мы еще долго будем пожинать плоды того провала. Я даже не только о фигурном катании, хотя тут все мастера, кроме меня, в 1990-е поднялись и уехали на Запад. Я о физической культуре вообще. Знаете, в чем трагедия? Я каждый год набираю детей — сейчас их в нашей школе около пятисот. Из тех, кто каждый год приходит записываться к нам, лишь два-три ребенка — по-настоящему здоровых. Подавляющее большинство — с изъянами позвоночника и стоп. У всех сколиозы, животы, согнутые спины. Про хронические простудные дела я вообще молчу. Трудно найти ребенка, который двадцать метров пробежит без одышки. Сейчас смеются, что в государственных школах физкультуре внимания уделяется чуть ли не больше, чем литературе и английскому языку. Но это — вынужденная мера, чтобы через еще несколько лет мы не стали народом калек. В Советском Союзе в этом плане все было совершенно по-другому организовано: проходили спартакиады школьников, об этом говорили, это даже по своему «насаждалось». А сейчас… Я в школе фигурного катания хотела бы заниматься с детьми большим спортом, а очень часто вынуждена для начала заниматься просто оздоровлением. Я этому тоже рада, пусть хотя бы здесь будет так. Но если говорить в целом, я за то, чтобы лучшее из спортивной системы советского образца применялось и сегодня. Посмотрите на Китай — они эту систему у нас полностью переняли. И какие результаты на Олимпиадах?
- В одном своем интервью Вы говорили, что всю жизнь были верующей. Как это сочеталось с жизнью в СССР? Вы же как тренер были «на виду»…
- В семье все были верующими. В том числе и мама. Меня крестили в детстве. З июня — день памяти святой царицы Елены — всегда был праздником с подарками. Мама регулярно ходила в церковь. Но я — нет. Особенно когда стала тренером — как вы говорите, «на виду» — не могла себе этого позволить. За этим следили строго. Например, одна очень известная российская лыжница, чемпионка, венчалась в начале 1980-х. В 11 утра ее с супругом повенчали, а в 11:20 ей позвонили из «Динамо» и вызвали на разговор, чуть ли не медали грозились с нее снять. Но все обошлось: она сказала, что бабушка перед смертью наказала венчаться. Отговорка сработала. Я хоть в России в храмы регулярно ходить не могла, но зато заграницей — все храмы «мои». Нет такой страны, где я бы не помолилась в православном храме. Иногда мы проводили сборы в Подмосковье — и тогда ходили молиться в Троице-Сергиеву лавру. За нами следил человек в штатском. И когда потом вызывал на разговор, приходилось тоже придумывать отговорки: мол свечки купили, чтобы храму на восстановление пожертвовать — красивый архитектурный ансамбль, жалко, если будет увядать…
- Получается, жить по вере в Союзе не удавалось?
- Удавалось. Жить по вере — это же не только в церковь ходить. Храм не в бревнах, а в ребрах. Из души вера никогда никуда не уходила — ни в угоду времени, ни в угоду политическому строю, ни в угоду спортивному руководству страны. Дома всегда были иконы — это и был мой храм. Жить по вере — это поступать по убеждениям. А убеждения мои в этом плане ни в чем не менялись. Я чиста в том, что от православной веры никогда не отрекалась, нигде ни разу не лукавила, будто я неверующая. Не пыталась этого скрыть. Для меня самой вообще никогда не стояло вопроса о вере как такового: она была с детства чем-то нормальным, естественным как воздух.
- А нет ли тут противоречия: Вы жили в стране, где, с одной стороны, в плане спорта и вашей профессии все благополучно, а с другой — быть свободным верующим человеком Вам нельзя? Как Вы в таком случае к советскому периоду в целом относитесь?
- Тут на ум как раз приходит (спасибо воспитанию, видимо) дворянский принцип «делай, что должен, и будь что будет». Одно дело — это СССР как социально-политический строй и как идеологическая машина, и совсем другое — человек со своим внутренним миром, который в этом вынужден жить. Я считала, что просто должна делать свое дело в той стране, в которой Бог послал родиться, — и сохранила веру несмотря ни на что. Начинать борьбу в то время было бессмысленно. Чего бы я добилась — против такого маховика? А главное, за мной всегда была плеяда учеников. Если бы проблемы начались у меня, то всю школу бы закрыли. Мне кажется, когда человек может что-то совершить или что-то сказать, он должен свою миссию выполнять при любой власти. Ведь тот принцип — «делай, что должен, и будь что будет» — внутренний. Он в сердце. Никакой социально-политический строй ему не помеха. Государственная власть — это вообще последнее, что определяет поступки человека. Главное — убеждения людей. Сейчас, правда, принято считать ровно наоборот: поменяешь правителя — и как будто все в стране моментально станет хорошо…
Смирение — состояние творческое
- Ваши ученики говорят про Вас: «У Чайковской даже классика не пахнет нафталином»…
- А классика и не может пахнуть нафталином. Она же классика — вечно живая и актуальная. Вот только у молодежи она не востребована. Потому что мы живем в эпоху упадка музыкальной культуры. Своих учеников я постоянно таскаю на балеты и показываю, как Баха, например, ставил Баланчин. Если посмотреть — средства, которыми он работал, актуальны и сейчас. В то же время мы сегодня много работаем и с современной музыкой. Но я чувствую, что она… проще. В ней вообще нет глубины и философии. Один ритм. И я не знаю, что нужно сделать, чтобы классика становилась востребованной. У молодых людей фактически нет выбора, что слушать…
- Разве? По-моему наоборот, в эпоху информационных технологий проблемы свободы выбора не стоит…
- Сама возможность выбора — еще не все. Чтобы выбирать — нужно разбираться в предмете и знать, из чего выбирать. То есть нужно быть человеком внутренней культуры. И этого как раз нет.
- И что делать? Смиряться?
- Работать. Я поэтому и таскаю учеников на балеты. Смирение — настоящее христианское чувство, только оно не равно опусканию рук под всем, что на тебя наваливается. Во всех ситуациях ты должен искать смысл и искру Божью. Смирение — это мысль, это шаг, это творческое состояние. Смирение должно что-то порождать. Понял ситуацию, оценил, принял ее с миром — то есть, смирился — чтобы решить, как конкретно тебе сейчас действовать. Но именно действовать, а не бездействовать. Вот вы спрашивали, каково было быть верующим в СССР? Это было самое настоящее смирение: не отказаться от веры, но найти способ делать, что должен, в предлагаемых обстоятельствах.
- Есть стереотип о том, что вера несовместима со спортом, потому что спорт подразумевает внимание к телу, а вера якобы диктует тело уничижать…
- Насколько я знаю, вера этого не диктует. Но почему работа с телом должна противоречить заботе о душе? В здоровом теле — здоровый дух.
- Могу возразить. Если посмотреть на оригинал этого афоризма, то смысл в нем — прямо противоположный: «как хорошо было бы, если бы в здоровом теле еще и дух был бы здоров, но это не так часто встречается»…
- А вот этим я и занимаюсь. В сущности, таков девиз моей работы — чтобы в здоровом теле учеников еще и дух был здоров. Чтобы в них была и радость, и благость, и горящие детские глаза. Это главная задача тренера.
Отцы и внуки
- Вы воспитали не одно поколение учеников и продолжаете воспитывать сейчас. Как и в чем Вы ощущаете разницу поколений?
- Я преподаю в Российской академии театрального искусства (ГИТИС) на балетмейстерском факультете. Мы каждый год мы на собеседовании задаем абитуриентам вопросы на общекультурные темы. Последние несколько лет мы сначала удивляемся ответам, а потом сильно расстраиваемся. Люди поступают в театральный вуз — и вообще не ориентируются ни в творчестве композиторов, ни в творчестве писателей… Это опять-таки вопрос внутренней культуры. Есть и другой аспект. Тридцать-сорок лет назад у нас была гордость за страну. Не за партию или генсека, а за Отечество. Это присутствовало и в спорте, и в науке, и в балете. Было нормальным работать и побеждать не ради себя, а ради своей страны. К сожалению, в нынешней молодежи этого почти нет.
- Когда Вы говорите «молодежь», Вы какой возраст имеете в виду?
- Вы, например, какого года рождения?
- 1986-го…
- Ужас. Вспоминается фраза про потерянное поколение… Многим из ваших ровесников родители покупали сначала аттестат зрелости, потом — диплом о высшем образовании. Поэтому теперь они думают в первую очередь о деньгах, ничего не знают, в образовании и самообразовании смысла не видят. А зачем — если все можно купить? Следующий шаг — а зачем вообще нужно трудиться? Несколько моих учеников-фигуристов этого поколения, которые были выдающимися в юности и подавали большие надежды, просто погибли в профессиональном плане. Они дошли до звания чемпионов среди юниоров, но дальше нужно было работать только больше и усерднее. А вот этого они как раз не хотели.
- А нынешние дети?
- Они другие. Их родители поняли, что настоящее образование — сейчас среднее, потом высшее — все-таки нужно. Поняли, что всего не купишь, стали по-другому относиться к воспитанию своих детей. Нынешние дети честно учатся. Я вижу, как в они в перерывах между тренировками сидят и делают уроки. Впрочем, и тут приходится сказать — наверное, это нормально, хотя и жутковато — в этих детях уже мелькает мысль: сейчас я научусь кататься — а что я потом буду с этого иметь? Как я это… монетизирую? Раньше цель была достичь, самовыразиться, открыть что-то новое. А теперь к творчеству прибавляется еще и прагматичный подход. Но я категорически против сетования в духе «в наше время трава была зеленее». Я люблю этих детей. Я всего лишь констатирую ситуацию, которая сложилась. Другой у нас нет — а значит, опять-таки надо смириться и работать в предлагаемых обстоятельствах. Приучать детей к идеалам.
- Но все-таки поколенческие приоритеты в сегодняшних детях сместились в лучшую сторону — к образованию, к труду. С чем Вы связываете такую перемену?
- В том числе и с тем, что последние годы свободно живет и действует Русская Православная Церковь. Многие родители поняли, что без Церкви — никуда. Я не говорю о непосредственном воцерковлении, но хотя бы о внимании к традиционным ценностям. Образование, труд, воспитание, вера — все это зазвучало в воздухе. Изменилось отношение людей друг к другу, стало более внимательным — очень радостно, что в этой атмосфере начинают расти дети. И это во многом заслуга Церкви. Хотя этого, конечно, недостаточно… Мне кажется, православная вера, к сожалению, все равно до сих пор не стала для людей естественной как воздух. Для этого должно пройти время. Сознание народа не может перестроиться за десять-двадцать лет — такую инерцию не переломить. Такие как Вы — те, кому сегодня 25-30 лет — дети своих родителей: Вы уже не успели застать веру в детстве. А детская вера — это нечто особенное, формирующее человека на всю жизнь. Вы можете прийти к вере во взрослом возрасте и быть искренне верующим, но все равно опыта детской веры вам будет не хватать. Ваши дети вырастут верующими с детства — но в них все равно еще останется ваша инерция. А вот ваших внуков — я на это всерьез надеюсь! — ваши дети уже будут одевать по воскресеньям в самые красивые платья и костюмы, чтобы вести на Литургию как на праздник. И для всех это будет совершенно естественно. Так, как это всегда и было.
Беседовал Константин Мацан
Источник: ФОМА О православии для широкой аудитории
|
